Дед Андриан

Дед Андриан и крёска Соня (так звали их все в деревне) всю жизнь прожили в райцентре. Сыновья давно уже выросли и жили по городам, изредка приезжая. Решили старики, а уж обоим за 70 было, перебраться на старости лет в родную деревню, поближе к родственникам.

Родство для них было свято. Многие из молодых, особенно девушки, будучи студентками, проезжая через райцентр, останавливались у них на ночлег, а дед Андриан всегда провожал их к первой электричке: «Ещё кто-нибудь напугает в такую рань!»

…Присмотрели они домик вполне приличный, купили его и стали деревенскими жителями. Без дела не сидели, везде у них был порядок. В деревне все на виду, все всё видят и знают. Скоро стали они здесь своими, а старшие из жителей их и до переезда знали. Крёска Соня была большой рукодельницей: шила, вязала, строчила… За главного в доме всегда была она, хотя дед Андриан, бывало, и не соглашался с ней, спорил, ворчал, но… Что было, то было.

Он внимательно относился к своему хозяйству. Если проходящая по улице корова случайно задевала угол их дома, то он спешил на улицу и отгонял её подальше: «Как-то ещё зауголки не обломала!» А петуха привязывал к забору на длинный шпагат, чтобы тот кур далеко не уводил: «Растеряет курочек…»

Память у него была поразитель- ная. Он рассказывал из своей жизни много, но только если его хорошо попросишь и слушаешь внимательно. Делом обычным было услышать в его рассказе вроде такого: «…У меня 11 марта в 54 году коза померла. Я её вывез поутру, закопал, так уже наст был и держал крепко…» И все знали, что он не ошибается.

Он и про войну тоже хорошо помнил. «…В 1942 в Севастополе были. Бои тяжёлые шли. Когда немцы город совсем окружили, обстрелы и бомбёжки не прекращались… В мае уже начали шептаться солдаты, что самолёты и подлодки  вывозят из города комсостав наш… Понимали, к чему всё идёт. Убитых было так много, страшно смотреть…

Мне долго везло, а 12 июня утром контузило. Очнулся, помню, землёй весь присыпан. Ничего не слышу, только в ушах гудит. Дополз до землянки какой-то и спустился в неё, спрятался под нары, не знаю, сколько пролежал там. Слышу, кто-то пинает меня. Вылез – немцы стоят, показывают на выход… Выбрался на свет, один немец машет рукой в сторону. Присмотрелся, там толпа целая стоит… Пошёл туда. Они пленных собирают… Много набралось…

А потом долгая дорога в Германию. В нескольких лагерях был за три года. Чего только увидеть не пришлось… Вспоминать страшно, но главное из всего – чувство, что жизнь твоя ничего не стоит… Любой из немцев, не задумываясь, мог тебя её лишить…

Ближе к концу войны они пленных стали много использовать. Нас тогда отобрали десять человек и в ближний от лагеря город привезли. Стали мы работать на одном из заводов, но работы такие, подсобные. Жили в двухэтажном доме. Сидеть, конечно, не давали и не церемонились с нами, но всё равно, не то что в лагере: относились лучше и кормили тоже...

Два охранника было. Однажды вечером напились они и начали нас по лестнице вверх – вниз гонять. А тот, который внизу стоял, тыкал нас штыком, когда мы наверх бежали… Позабавились, сволочи… Утром многие из нас встать не смогли: все задницы исколоты, какие из нас работники? Тех охранников мы больше не видели, говорили, что их на фронт отправили…

А позднее я попал на ферму к одному «бауэру». Там пришлось разные работы делать, но мне, деревенскому парню, всё это было привычно. А хозяин относился к нам нормально, и кормили ничего, когда и вина нальют… Меня он уважал за то, что я всё умел, даже косы отбивать. Говорил всё: «Гут, гут, Иван…»

Тут и война кончилась. Вместе с другими меня увезли в Россию… Конечно, не просто всё обошлось… Но как-то не посадили свои, Бог миловал, хотя никаких льгот, наград к юбилеям Победы я не видывал...»

Есть известное выражение, смысл которого – «беда одного – трагедия, беда многих – статистика…» Заглянул в справочники: только по данным наших историков в Севастополе в июле 1942 года в плен попали почти 80 тысяч наших, причём большинство – по причине полного отсутствия боеприпасов… Никто не скрывает сейчас и того, что в последние месяцы обороны оттуда были эвакуированы тысячи политработников и начсостава, среди них – Октябрьский, Петров… На Российском флоте была традиция, по которой командир покидал тонущий корабль последним. Меняются времена, меняются нравы. Да и приказ есть приказ…

Слушал тогда горький рассказ деда Андриана и думалось невольно: «Молись Богу, дед, что через всё это прошёл, жив остался и Сибирь миновал… Чёрт с ними – льготами и юбилейными медалями. Несправедливости всегда хватало. Обидно, конечно…»

Давно уже нет в живых и крёски Сони, и деда Андриана…  Бывая на погосте в соседнем селе, всегда захожу на их могилки на солнечном взгорке, кланяюсь им, смотрю на фотографии на памятниках и вспоминается снова: «…У меня 11 марта в 54 году коза померла… Так уже наст был и держал крепко…»

Сергей Чирков, с.Суна