Присядка

Что-то давно не заходит в гости старый друг и помощник Володя Лимонов, чайку попить, али совершить какой-либо иной антиобщественный поступок. А ведь раньше, бывало, каждую неделю на рыбалку выезжали.

Родом Владимир Михайлович из Зуевки. Отец его – Лимонов Михаил Степанович работал директором организации «Сельэлектро», являлся начальником всех маломощных в те годы гидростанций в Зуевском районе.

Давно не живёт Михалыч в Зуевке, но связи с малой родиной не утратил. Сподобился Лимонов сделать великое дело: с подачи родственника Николая Максимовича купил деревенский дом в посёлке лесорубов с чудным названием Присядка. Это был не дом, это была «моя крепость». Дом крепкий, под шиферной крышей; «подпол», где хранили овощи, был высотой в человеческий рост; чердак, где вялили соленую рыбу, – высотой в два человеческих роста. Постоянно на чердаке гирляндами висели ельцы, сорога, подлещики… И в первые годы овощи закладывали в «подпол», если, конечно, их посадить. Тут надо картошку сажать, а мы ходим, цветочки нюхаем, экзерсисы на баянах разыгрываем, книжки нехорошие читаем.

Был при доме двор для домашних животных, ограда, кладовые, «подклеть» для хранения дров. Вы не поверите, но была в доме даже канализация. Прежний хозяин от умывальника с раковиной проложил трубу к яме-отстойнику. В садо-огороде стояла большая летняя кухня с печью и спальней на две койки. Печь в доме клал, нет, не клал, а ваял печник, нет, не печник, а Великий Мастер. Дым и огонь, прежде чем «вылететь в трубу», проходили по туннелю, выложенному по периметру печки. Одной охапки дров хватало, чтобы обогреть весь дом.

Михалыч над большими окнами в доме намалевал радужные дуги. «Как в черкви», – сказал Николай Максимович. Ну, а когда Максимыч и Михалыч, приняв «на грудь», начинали импровизировать на два баяна, тут уж «мама не горюй». Вечерами в доме читали малоизвестные (многим читателям совсем неизвестные) стихи А.С. Пушкина. Что-то там такое было – «Не окроплял из старой лейки».

В усладу читались в доме стихи Николая Рубцова:

 «Русь моя, люблю твои берёзы,

С младых годов я с ними жил и рос.

Смотрю, и набегают слёзы

В глаза, отвыкшие от слёз…»

В один из вечеров Михалыч привёл в дом с улицы маленькую девочку. Девочка одна, в потёмках, бродила по посёлку, вся мокрая от дождя.

- Ты что тут делаешь на улице одна, в потёмках?

- А меня дед дома бьёт и ругает.

Переодели девчонку в сухое, обогрели, накормили ужином и спать уложили. Кушала девочка аккуратно, как птичка. Клюнет и проглотит, клюнет и проглотит. А каким милым движением маленькой ручонки подносила она ложку ко рту. Ну, как можно было обижать такое прелестное создание с пепельно-русыми волосами на голове! Утром повели девочку домой, к деду. «Зачем привечаете!?» - заматерился старик. Счастья и здоровья тебе, неизнеженная и неизбалованная людским вниманием, милая девочка! И не стань жестокой.

Как же хорошо, с чувством исполненного долга спится летом в прохладном деревенском доме, когда умаешься на покосе или на огороде, или на рыбалке. «Ямами да кочками, водочкой с грибочками, паром баньки с прорубью укатает всласть».

Днём в зарослях ирги под окнами дома возились и мешали спать неугомонные воробьи, ночью какой-то грохот на кухне разбудил «аборигенов». «Соседский кот пробрался» - мелькнула первая мысль. Включили свет. Ни кота, никого другого на кухне не было. После сообразили: хищный зверёк ласка, которую неоднократно видели подле летней кухни, пробрался в дом. Тело у ласки устроено так, что она в любую щель пролезает. Охотится ласка за мышами не только на земле, но и под землёй, в мышиных норах. Точно, ласка хозяйничала в доме. Кошку не держали, а мышей ни в доме, ни в садо-огороде не было.

Сразу же за огородом текла речка Дубовица, которая всё лето кормила рыбаков рыбой. Рыбалка состояла из двух частей. Краснопёрых окуней ловили на навозного червя, плотву и брусковатых ельцов ловили на ручейника. Ручейников держали в воде, в сетчатой корзине, которую называли «Тюрьма народов». Окуни, сорога, ельцы и подъязки клевали в Дубовице безотказно и почему-то всегда днём. Но не так-то всё просто. На «стоячую» неподвижную насадку рыба не клевала, и приходилось весь день перекидывать поплавок с места на место и рыбачить «в проводку». Да ещё и самый близкий (к телу), самый преданный друг комар донимает. Только время, проведённое на рыбалке, боги в счёт жизни не засчитывают. Средка попадался рыбакам на удочку холодолюбивый хариус. Чего греха таить, и сети ставили на Чепце-реке, благо «рыбнадзор» тут редко появлялся. Один раз сеть долго найти не могли: судак забрался такой огромный, что и сеть в сторону утащил.

В нескольких шагах от нашего огорода растёт осиновая рощица. Если утром не проспать, опередить соседку, побродить по воглой от росы траве, поёживаясь от утренней свежести, поджарка из молодых, в бордовых шапочках подосиновиков на завтрак будет обеспечена. Чай в «охотку» заваривали то листом смородины, то лабазником. Мелкие, собранные в метёлку, цветы лабазника являются хорошими медоносами, и если окунуть в кипяток несколько метёлок лабазника, привкус мёда ощущается.

Рано утром на крыше дома о чём-то переговаривались вороны; сосед Тимофеевич, садовая голова на всю улицу, с энтузиазмом материл драчливого, агрессивного петуха; соседка Степановна выгоняла в стадо корову. Все молодые годы работала Степановна на лесосплаве и часто жаловалась на простуженные в ледяной воде ноги. Но ни разу в жизни (ни разу!) не лежала Степановна в больнице (недосуг всё было) и аптечными лекарствами не пользовалась. «Пользовала» себя Степановна травами лечебными да молитвой смиренной. Вскипятит молока от своей коровушки – да со зверобоем, да с ягодой малиной, да с медком липовым. Дожила она до преклонных лет и всё деревенское хозяйство на себе тянула. С раннего утра и до заката всё что-то ходит, что-то делает по дому Степановна. Сын её, Сашка, помощник – так себе, дочь – отрезанный ломоть. 
Внучка Степановны, Юлька, ещё в школе училась и часто бывала в гостях у бабушки. Пришла пора, и превратилась Юлька в справную девицу со всеми прилагающимися в таких случаях архитектурными излишествами. Парень Юлькин чем-то болел и лечился в Зуевской районной больнице. После выписки договорились по телефону о встрече. По весенней распутице автобусы из Зуевки и в посёлок Чепецкий не ходили, и парень пешком двинулся на Присядку по прямой лесной дороге. Отмахав восемь вёрст по раскисшей дороге, дошел, наконец, до реки Чепцы. Юлька стояла на другом берегу и ждала парня. Лёд на Чепце уже вздулся и был очень ненадёжным. Парень безрассудно двинулся навстречу к возлюбленной и провалился в промоину. Юлька очертя голову кинулась спасать парня и тоже угодила в полынью. Через мгновение две человеческие жизни унесла под лёд жестокая река. Вскоре лёд тронулся, и тела двух молодых людей никогда уже не были найдены. «Нет повести печальнее на свете…»

 
Но жизнь продолжается. Степановна принесла парням крынку топлёного в русской печи молока с пенками, парни ответили ей щучками да окунями, пойманными в сеть-«топтуху» в заливе «Любимчик». Каждое лето помогал Михалыч соседке на сенокосе, и каждое утро стояло у него на столе парное деревенское молоко.

Прямо за приусадебным участком на луговине стояло всё лето небольшое озерцо с травянистым дном и чистейшей дождевой водой. К полудню озерцо прогревалось солнцем - и вот вам бассейн для помывки наших, пока ещё не астральных тел.

За луговиной, в старице, плавали выводки мелких уток-чирков. Ну, это привычно, знакомо и понятно, но откуда прямо за огородом взялись здоровенные кряковые утки? А жили серые утки да сизый селезень под ракитовым кустом, склонившимся над водой. На другом берегу речки паслась на лугу стреноженная лошадь с маленьким жеребёнком. Когда люди прошли мимо неё, кобыла с невысказанной печалью и мольбой заковыляла за ними на стреноженных ногах. «Не твои мы, не твои, не ходи за нами, и помочь мы тебе ничем не можем». Кобыла покорно остановилась и ещё раз с мольбой взглянула на людей. В глазах лошади стояла невысказанная глубокая печаль, а высоко в синем небе звенела песня невидимого жаворонка…

 На берегу Дубовицы стоял старый тополь, корни которого речка подмывать начала. Михалыч не поленился, вкопал в землю «мертвяк» и закрепил тополь тросом. Сейчас если в хорошую погоду обнять тополь, прижаться к нему всем туловом, то прилив сил ощущается. Одно лишь печалило, что проехать в Присядку на нашем «запорожце» по лихому бездорожью можно было лишь в сухую погоду.

В посёлке лесорубов Чепецкий довелось наблюдать такую картину: в реке Дубовице плавает вверх колёсами грузовой автомобиль, на берегу, подле тела утопшего водителя, стоят мужики. 
- Кто утонул-то?

- Да кто? Колька! Кому же ещё быть.

Не знали мы никакого Кольку, но сказано это было с таким выражением, что стало ясно: трезвым Колька-шофёр никогда и не был. Почудилось Кольке, что впереди машина гаишников, и свернул он на опасную дорогу по берегу Дубовицы. Берег обвалился, ну и всё, кырдык.

Вот и кончился отпуск, проведенный в деревне. Впереди нас ждут повседневные заботы, городская суета и бесконечный поток автомобилей на городских улицах. Да разве можно сравнить рёв автомобильных моторов с зелёным шумом берёзовой рощицы!? Да разве можно сравнить смрад выхлопных газов с неповторимым запахом деревенской избы!? И размеренная деревенская жизнь не скручивает нервы в тугой комок.

Зимой, чтобы отогреть, успокоить озлобленные в городской суете души, наезжали два друга, два «чайника», два Володьки в насквозь промороженный дом и затапливали печь. Пока разбирали рюкзаки, пока «травили баланду», пока разводили «турусы на колёсах», в доме становилось уже тепло. Не знаю большего счастья, чем «покамлать» у огня, посидеть у пылающей печи с книгой в одной руке и бокалом вина в другой. Лишь бессильный ветер посвистывает за окнами дома, лишь берёзовые поленья потрескивают в печи да «домовой» в трубе подвывает...

Дед Вовка

(Сайт zuevskie.ru)